У таллинцев полное взаимопонимание со своим климатом.



Я отсчитываю километры Залива босиком по воде, нет, пятнадцать градусов – это тепло. А родное море привычно расстелается небесами у ног. Неужели города без моря действительно существуют?

Жизнь волшебна. Молодость интернациональна и вечна:

— Tere!

— Tere-Tere! – мы с бесконечным обожанием оглядываем родной город и смеясь отвечаем на приветсвия незнакомых людей. Потому что Tere!

Праздники. Тысячи людей в тысячах вариантах национальных костюмов. Улыбаться так приятно. Улыбки многих людей преобразуются в какую-то высшую энергию, общую любовь. Я пристаю к прохожим, и они смущенно-весело разрешают мне их фотографировать. Две девочки на пирсе, они встают, делая мне *кадр*, и роняют мороженое с пирса.

- Мороженное... – говорит одна непередоваемым тоном, задумчево-лукаво глядя вниз, и это настолько прекрасно, что обрывается вся наша хваленая сдерженность. Смеяться веселее солнца.

С восторгом ребенка-идиота ношусь по колено в воде, распугивая неопределенной породы рыбок и обрызгивая друха.

Ричард Бах давно живет под кожей. Лежа на спине, разглядывать небо до одури и еще дольше, и мы зовем всех чаек по-имени. Это же Джонатан...)))

Я тщетно пытаюсь убрать пряди нечелочной длины розовыми заколками под ехидные философствования друха о шедевральном сочетании этих аксессуаров с моими черными волосами. Через пару минут плюю на пакимахерские затеи и, пританцовывая под Мику из неизвестно чьих колонок, мы идем за мороженым для девочек с пирса.

Они невозможные. Абсолютно другие и бесконечно родные. Я никогда не смогу объяснить словами, но, черт, кажется, я люблю их. Я почему-то верю, что ты поймешь и так)))



У меня в волосах ветер, в кедах морской песок и дофига радости и счастья где-то там, я не знаю, где.